На протяжении многих лет, я переписывалась с Самуилом. Сейчас на закате своей жизни решилась передать его письма ко мне этому сайту. По мере их набора, они будут публиковаться в этой рубрике.

********************

       (Психологический очерк).

Стоял тихий вечер, только что зашедшее солнце озарило своими золотистыми лучами верхушки домов и деревьев, придавая им изжелто-багровый золотистый оттенок.

Тонкий ароматный воздух обвивал и наполнял собою все, лаская приятною негою и теплотою. В открытое окно моего кабинета вливались эти благоухающие струи тонкого эфира. Начинало понемногу темнеть. Вот показался серебристый месяц, лихо и плавно плывущий по небу, и осветил своим матово-бледным сиянием всю поднебесную. Там и сям вспыхивали и мерцали фосфорическим светом далекие звезды.

Я сидел, задумавшись, и изредка глядя в глубокую даль темно-синего свода. В углу кабинета тихо мерцала лампада перед ликом Спасителя в терновом венце, и от ее света переливались камни оправы, как бы оживотворяя этот страдальческий облик. Когда я на мгновение оторвался от своего созерцания и взглянул в эту сторону комнаты, то мне показалось, что кровавые пятна струятся по лику Спасителя, и как бы тихие вздохи доносились оттуда. Я задумался вновь, мне в голову пришла мысль о будущем существовании человека по окончании его земной жизни.

В последнее время под влиянием разных прочитанных мною книг о психо-физической природе человека, о бессмертии его души и еще более под влиянием современного отрицания загробной жизни человека, я не редко думал по этому вопросу, и вот теперь, также в уединении и тишине своего кабинета, я задумался над вопросами: что будет с человеком, что будет после его смерти, какова будет его будущая жизнь?

Мне хотелось проникнуть за ту таинственную занесу, что разделяет потусторонний мир от вздора человеческого? Страстно желая, как-нибудь получить ответ на эти вечные вопросы, я всею силою своей воли вызывал своим представлением отшедшие образы тех, кого я любил при их жизни. Мне хотелось видеть хотя бы облик их дорогого лица. Не помню, долго ли я предался этим думам, но вот какое-то неясное беспокойство стало овладевать мною. Что-то забытое и давно прошедшее смутно вырисовывалось в моем воображении, и как-то грустно, и в тоже время сладостно, стало на душе. Гуще и гуще сливались тени надвигающейся ночи, и ярче выступал скорбный лик Спасителя.

Вдруг, словно тихое дуновение ветерка повеяло по моему кабинету, что-то или кто-то незримый как бы пронесся мимо. Я вздрогнул и поднял глаза. Против стола, стоящего предо мной, я увидел лицо к себе, знакомое очертание лица и фигуру недавно умершего своего близкого родственника, с которым был очень дружен при его жизни. Фигура была как бы из беловатого дыма или облака, и пристально глядела на меня. Я как бы оцепенел, и первое время, не мог издать ни звука.

«Не бойся, не смущайся», - скорее я почувствовал в своем сознании, чем услышал слова, ласково обращенные ко мне: «Ты так сильно желал видеть кого-либо из нас, и вот я получил возможность навестить тебя. Не сомневайся и верь, что я существую, а не призрак».

Эти слова как бы невнятный шёпот подействовали на меня успокаивающим образом, и я мало-помалу приходил в себя. я стал смелее разглядывать его, затем, внимательно слушать его речь, с которой он далее обратился ко мне.

Предупредив меня, что он знает, что меня волнует последнее время, и поэтому сообщит все, что может воспринять мой разум и чувство.

«Я, - сказал он, - начну с того момента, когда я расстался с землею. Ты помнишь, конечно, наше последнее свидание во время моей тяжелой болезни, когда я чувствовал, что больше не увижусь с тобой при прежних условиях земного существования и простился с тобой.»

Я кивнул утвердительно головой.

«Ты и семья твоя вскоре уехали, - продолжал он. - И вот наступила последняя ночь моей земной жизни. Я вполне ясно сознавал, что умираю, страхам и трепетом было объято сердце перед неизвестностью того, что будет как совершится самый факт смерти, что будет потом? Да и будет ли? Вот что страшило меня. По-моему настоянию был позван мой духовный отец, пере которым я, сколько был в силах, открыл свою жизнь с самого раннего детства. Долго, долго беседовали мы, и я значительно спокойнее стал чувствовать себя после его напутствия. Почти твердо прощался со своей семьей. Жена и дети не могли сдерживаться и наклоняясь надо мной горько плакали, а я сколько мог старался утешать их. Хотя по правде у меня самого сердце рвалось на части. Но вот что-то как будто стало останавливаться и обрываться во мне. Я почувствовал, что в глазах моих темнеет, и я как бы стремительно несусь в глубокую бездонную пропасть.

Инстинктивно схватил руку своей жены и крепко сжал ее своими холодеющими пальцами. Чувствую, что я все более и более застываю, и наконец, потерял сознание и представление обо всем меня окружающем. Долго ли продолжалось это состояние я не знаю. Когда я стал вновь сознавать себя, то первое ощущение мое было таково, что я чувствовал какую-тог воздушную легкость в себе и необъяснимую возможность свободы быстрого передвижения своего тела в любую сторону. Свободу нестесняемую ни пространством, ни временем. Это так изумило и заинтересовало меня, что я совершенно позабыл обо всем том, что только что случилось со мной. Воспользовавшись своим новым положением, я стремительно поднялся высоко в верх и стал носиться по разным направлениям. Я стал замечать еще нечто новое в моем существовании. Я получил способность видеть и проникать самые отдаленные вещи и предметы. После я понял, что это было духовное видение вещей, а не телесное.

Далее, я получил способность говорить, петь, кричать, но не звуками, а мыслями. Я мог осязать все предметы, но не руками и ногами, а чувствами и ощущениями, которое во мне развивалось до поразительности. Все прежде неуловимое и неосязаемое для меня, теперь, я мог как бы обнимать своими ощущениями. Одною силою воли. Я мгновенно преодолевал самые отдаленные пространства и никакие вещественные препятствия не могли задержать меня. Вот почему ты и не заметил как я явился сюда. Достаточно самого малого отверстия, чтобы мое теперешнее эфирное тело, как ты видишь, имеет способность сжиматься и расширяться, и свёртываться по своему желанию, принимая снова вид и форму прежнего тела.

Для меня наконец стало ясно и прошедшее, и будущее. И так, никем и ничем не стесняемый, я предавался полному испытанию своих новых способностей и чувствовал, что поразительным образом, как бы переродился. Но вот, когда я освоился со своим новым положением, что-то мелькнуло в моем сознании, и я почувствовал, что меня неудержимо влечет вниз, к чему-то мною оставленному, как бы потерянному...

мгновение, и я в своем доме. Но что это представилось моему мысленному взору. Я здесь в своем доме (я один — первый), а я другой — второй, в теле — лежит на столе, одетое во все новое и как бы спит глубоким сном.

Зачем же вокруг раздаются вопли и плачь моей жены и детей, зачем же они окружают стол, на котором лежит мое второе (я) тело? Тут только понял, что я уже кончил с землею, что я находящийся здесь, и никем не замеченный — это моя душа, а на столе лежит мое мертвое тело. Невыразимая грусть и тоска сжали мое сердце. Хотя это ощущение я уже сознавал духовно, но не мог ощущать телесно.»

2

Кончив свои слова, мой собеседник остановился как бы собираясь с мыслями. Я воспринимая своим сознанием его слова, уже вполне оправился от своего смущения и, от части, с удивлением и, от части, с любопытством слушал своего собеседника. Теперь, как я заметил, тело вовсе не сидело на кресле, а как бы колебалось в воздухе, только представляется в сидящем положении. Мой собеседник таинственный и неземной собеседник продолжил:

«Когда я увидел слезы моей жены и детей, когда я почувствовал и скорбь, и печаль, то у меня явилось желание дать им знать о своем присутствии: и вот, как бы живой я обратился к ним, стал громко говорить о том, чтобы они перестали горевать и плакать. Ведь я же здесь, ведь я с вами, перестаньте, я называл каждого в отдельности, утешал их, но к своему удивлению заметил, что они не слышат или не хотят обратить на это внимание. Я усилил голос, стал кричать. Подходил к жене, детям, обнимал, ласкал их, но и это не произвело на них никакого впечатления. Конечно, все это привело меня в сильное горе, угнетение и печаль, ибо я уже позабыл о своем перерождении, забыл, что новое мое тело не материально, а духовно. Тяжело и мучительно было мое состояние. Но вот пришел мой бывший духовный отец, и начал молиться около моего тела, эта молитва произвела на меня утешительное действие, и, я почувствовал облегчение моего угнетенного состояния. Затем, когда все мои семейные по окончании службы утомленные пережитым днем успокоились сном, то мне помнится мое грустное скитание по всему моему дому. Невыразимое чувство забытости овладело мной и в печальном настроении бродил я по своим комнатам, прикасаясь к вещам и предметам дорогим для меня при жизни, то к спящим жене и детям.

Наступило утро, и вспомнил я о своих земных делах, и вновь позабыл что я для них невидим. Когда они проснулись, я начал объяснять жене, что и как надо устроить из моих неоконченных земных дел, и ей самой распорядиться своей дальнейшей жизнью. Я с поразительностью развивал ей свои мысли и взгляды, а она бедная сидела перед моим письменным столом, грустно глядела на все мною оставленное, конечно, ничего не слыша и не видя из моих усилий помочь ей.

Тоска, тяжесть и угнетение снова схватили все мое существо от сознания того, что меня не видят и не слышат, и не понимают. Это состояние еще более ухудшилось, когда собрались родные и знакомые, кроме немногих искренне горевавших, лицемерно высказывали знаки сочувствия моим родным, а между собой говорили много такого, что не могли сказать мне при жизни: и обиды, и злорадство, и зависть, и споры о наследстве. И я слушал все это, что многое я и заслужил своим отношением при жизни. Как хотелось мне перед всеми мною обиженными раскаяться и примириться, но я вспомнил о том, что все это будет напрасно, что меня не услышат теперь и не поймут. Тяжело мне было сознавать все это, вот почему особенно подействовала на меня новая молитва о моем упокоении, которое сошло успокоительно на мою мятущуюся душу.

Когда в моем доме снова наступила тишина, я стал внимательно вслушиваться в чтение над моим телом. Это чтение — слова Божия из «Священного Писания» — впервые после моего нового существования напомнило мне о чем-то необычном, ожидавшим меня.

Безутешный страх овладел мною, моим сознанием, и оно привело к мысли об ответственности ожидающей меня за мою земную жизнь. Всё существо мое от ужаса изнемогало, и, я невольно стал искать защиты и поддержки где-нибудь. Невыразимая тоска более и более охватывали все мое существо, но вот словно яркий луч, что-то как бы прорезало новое мое тело около себя я почувствовал какое-то существо. Я, кончено, мог ощущать и в то же время видеть его своими духовными очами. Оно было подобно мне, но я сознавал, что оно гораздо выше меня, лучше, чистейшее и светлейшее. Неописуемый свет исходил от всего его, бесконечно доброе и ласковое было выражение его лица. Неземная любовь виднелась в нем, ион был неописуемо прекрасен. Приблизившись ко мне,он ласково, и вместе с тем, грустно стал внушать мне одобрение и утешение. И я понял, что это обитель неба или мой Ангел-хранитель, о котором мы слышали в земной жизни, что он есть у каждого человека, но которого мы в жизни не могли видеть из-за наших грехов. Я ничего не мог выразить перед ним, а только ощущал то сладостное успокоение, какое плачущее и горюющее дитя ощущает около своей любящей доброй матери.

3.

Наступило, наконец, время предания тела моего земле. Удручающее впечатление испытывал я от всего происходящего в это время. Я метался между семейными и родными, которые с горькими воплями прощались с моим телом. Только божественная служба молитвы за меня производила отрадные и успокаивающие действия на мою душу. О, если бы знал духовный отец мой, какое утешение испытывал я от его искренней молитвы за мою мятущуюся душу.

Когда гроб с телом моим стали зарывать в землю, то невольно чувствовал я как бы болезненное ощущение и невыразимую тяжесть во всем существе своем. Как будто бы что-то против моей воле тянуло и влекло меня в землю к моему телу. Тяжело подействовало на меня поминовение, где собравшиеся гости совсем забыли, что привело их сюда и вели себя так, что с горечью приходилось сознавать ненужность этого обычая, и с грустью чувствовать, что также и сам делал при жизни. Не зная, что этим причиняется лишнее страдание души. Хотелось дать всем знать, что не это нужно душе.

Находившийся со мной мой Ангел-хранитель дал мне понять, чтоб я отрешился от всего земного и готовился к предстоящему предъявлению себя Всемогущему Творцу и Создателю нашему. Это вселило во всё мое существо неописуемый страх и ужас. Я чувствовал свою неподготовленность, я сознавал свое не достоинство. Страшная робость и трепет за сознаваемую неправедность моей земной жизни овладела мной. Однако, надо было следовать за моим Ангелом. Мы стали подниматься за грань этого видимого мира. Вот теперь только я наконец вполне и окончательно понял, что все земное окончилось для меня. Передо мной открылась вечность, вечность никогда не кончающаяся, а всегда только начинающаяся. Невыразимым ужасом был я поражен от ее беспредельности. Все мое существо, все мои чувства, все мои мысли содрогались от этой бесконечности. И вот по мере того, как мы поднимались, передо мной развертывалась картина всей моей жизни с самого раннего детства до последней минуты как в бесконечной ленте земного кино. Я увидел свою жизнь с ее страстями, увлечениями, с ее пороками, заблуждениями. И все это до самых мельчайших подробностей. Все мои дела, все поступки, все речи слова, мысли, чувства, ощущения, желания даже неосуществленные предстали предо мной с поразительной ясностью и отчетливостью. И какой стыд, какое отвращение, какое омерзение к себе чувствовал я, когда увидел всю свою грязь, все пошлости, всю свою преступную безнравственность, бесчисленных моих дел и поступков, слов и желаний, и ощущений. Ведь если в земной жизни мы нередко испытываем укоры совести за уклонение от требований нравственного закона, хотя скоро их забываем, то представь себе, что испытывал я, и что будете испытывать все вы когда увидите все и всегда это всё перед собой. К тяжело-мучительному состоянию присоединилось еще и сознание того, что весь я со всею мерзостью своей жизни видим как обнаженный всеми окружившими меня существами. Представь себе если бы кто-либо из вас, покрытый язвами и гнойными струпьями, принужден был пройти обнаженный по городу, и явиться в Царские чертоги среди блестящего общества. Чтобы он чувствовал!

Подобно этому состоянию, только в неизмеримо худших условиях и я. Ибо на земле это имеет конец, а здесь вечно. И вот, я старался как-нибудь не видеть всего этого, куда-нибудь скрыться, старался уменьшить скверность в моей жизни, оправдать перед самим собой преступность и виновность свою, но куда бы я не обращался своим мысленным взором, всюду преследовали меня эти образы моей жизни и сознание мое виновности все более и более увеличивалось. По временам я чувствовал, в прочем, как бы отдых и нравственное утешение от нестерпимых мук стыда и отчаяния когда встречалось, что-либо доброе, хорошее от смертного раскаяния.

Мало-помалу видение моей жизни стало реже тревожить меня, и, наконец, мы как бы миновали страшный и ужасный путь истязания. Мы поднялись в необычайные сферы, и я увидел вещи и жизнь для изображения, которых у вас земных нет ни образов, ни наименований. Сколько бы я ни старался внушать тебе, что со мною было, то по ограниченности своего ума ничего уяснить себе не сможешь. Могу только сообщить тебе, что я слышал то, что на земле не может изображено никакими звуками, никакими голосами. Я видел бесконечное море непостижимого света. Свет перед которым, земное солнце как свеча, я встретил существа такие же духообразные, но чистейшей и светлейшей, чем мой спутник. Соедини в своем воображении все, что есть самого нежного, благородного, чистого и святого на земле. Все, что гений человеческий мог придумать для изображения, для омафеоза славы и могущества, и у тебя не получится даже слабого понятия о том, что есть здесь в действительности. Однако скажу: «Верь, живи как должно, молись и надейся».

Сказав это, мой собеседник некоторое время молчал, как бы дал мне возможность запечатлеть его слова.

«Следующим периодом моего загробного существования, - так начал мой собеседник, - было знакомство и общение мое под руководством моего покровителя с существами мне подобными по природе, но со светлыми, чистыми и добрыми. Они обитают в высших областях того мира, ближе к тому, где в бесконечном свете живет источник первообраза добра в обществе таких же светлейших и чистейших существ.

Природа и жизнь этих существ — одно необъятное добро, невыразимая любовь, непостижимый свет наполняет всё их существо и сопровождает каждое их движение.

Со многими из них я вступал в духовное общение и получил ответ на волновавшие меня мысли: «Отчего они не мятутся и не трепещут, подобно мне?»; «Отчего они так спокойны, радостны и довольны?».

Вера истинная, сердечная в Бога, любовь их к нему. Их покорность промыслу Божию, их любовь к ближнему, кротость, смирение, самоотвержение, добрые дела, слава, мысли и желания, которые они проявили во время своей земной жизни. Здесь получили свое полное развитие. Здесь они ясно созерцают то, во что верили при их жизни. Для них понятны все таинственные покровы и завесы. Их ясным взорам открыт весь чудный план пути Мудрости, Могущества Божия. Самые непонятные распределения Промысла Божия, самые, по-видимому, несправедливые и тягостные обстоятельства в земной жизни являются для них самыми целесообразными, мудрыми и отеческими.

Истинная мировая система открыта перед ними. Они знают каким законом и с какой целью тяготеют в пространстве эти блестящие шары, множество которых смущали наши взоры и мысли. Они легко удовлетворяют свою любознательность и везде находят блестящие свидетельства могущества и благости Творца.

Представь себе, какие невидимые возвышенные наслаждения черпают они в этом откровении Тайн Мироздания, но этого мало, своею праведною жизнию на земле они себе приготовили еще более наслаждения. Они всегда видятся и находятся в общении со своими друзьями и родными по духу с теми, кто так же как и они жили честно и правдиво на земле. Они испытывают непрестанную радость, встречая там обращенных ими их увещеваниями, их просьбами, их молитвами на путь доброй жизни. Всё существо их ощущает постоянное утешение при встречах ими облагодетельствованных бедных, кому оказывали помощь, которых посещали несчастных коим сострадали, угнетенных, которым оказывали поддержку и охраняли от уныния. Но верх наслаждения и блаженства этих существ составляет их живое общение с Богом и лицезрением Его, к которому они близки, как любящие дети к любимым родителям.

Кроме, все они в непрестанном общении с высшими существами. Всё продолжительное свойство добра, какие они проявляли в своей земной жизни, развиваются здесь до бесконечности, доставляя полное удовольствие.

Вследствие всех этих свойств, они имеют право и возможность ходатайствовать о всех земных, омраченных суетой земного мира.

Конечно, все их блаженство, которое по справедливости есть райское, я объясняю постольку, поскольку может вместить твой земной разум, полного же представления о сем предмете ты вместить не можешь, как не может дитя с не развивающимся разумом уяснить себе прелести и художественности какого-либо дворца или чертога. Созерцая их блаженство, я чувствовал страстное непреодолимое желание остаться с ними и разделить их блаженство, хотя и сознавал свое не достоинство. А это сознание, конечно, угнетало и томило меня. Но мне предстояло видеть еще нечто другое, о чем мне было сообщено и что заставило меня мыслить с непреодолимым страхом и боязнью.

4.

Мне были показаны все ужасы, все беспредельные страдания, все невообразимые муки существ, подобных мне, но живущих и действующих лишь одною злобою, одними отрицательными качествами, как жили они и действовали в земной жизни. Мы с моим спутником очутились в глубине беспредельного, безграничного мрака, перед которым земная, темная ночь была бы яснее дня. Мрак был как бы осязаемый и силою своего сознания, я ощущал весь ужас пребывания в нем. Я воспринял те невыразимые страдания и ужаса отчаяния обитающих и мыслящих, и действующих в нем. Мой руководитель дал мне ясное представление и понятие о причинах от коих происходит это состояние. Всё это зло, все худое, скверное, все страсти, заблуждения и чувственные порывы, которые мы не обуздываем в своей земной жизни, которым потворствуем и осуществляем. Все это развивается здесь в необъятных размерах, особенно если не чувствовали раскаяния и не сознавали своей мерзости, своих поступков в течении всего существования. Самые малые недостатки, невидимые поступки обращаются здесь в беспредельное развитие к худшему. Неистощимая злоба овладевает этими существами зла, которое преодолеть они уже не могут и которое тянет их туда, где живет бесконечная злоба в общество таких же падших и отчаявшихся существ. Все они чувствуют ненависть и злобу друг к другу. С бешенством и проклятием они устремляются друг на друга виновниками свое падения и мучения. Все виды пороков, страстей, вес зло, какое есть на земле, здесь развивается до ужасающих размеров и здесь же находят воздаяние в муках и страданиях неудовлетворенных своих желаний. Ужасы и безотрадная участь всех неверующих, отрицателей и совратителей в неверие. Удостоверившись в истине существования Божия, они в страшной злобе на самих себя, в невыразимом бешенстве на тех, кто их увлек на путь неверия, в проклятиях на все окружающее, и, в то же время, в страстном желании освободиться от своих мук, влачат свое печальное существование. Особенно ужасна участь самоубийц, которые и здесь стараются от своей новой жизни освободиться, но тщетно. А все сладострастники, развратники, хищники, убийцы, сладолюбцы — все, кто мало обращал внимание на голос совести и нравственного закона, как бы в огне горят ненавистной злобе вне возможности удовлетворить удовлетворить свои страсти и пороки, которые развиваются до бесконечности, ищут как бы проявить себя вне сфере их существования. С другой стороны, бесполезные и поздние их сожаления о потерянной возможности блаженства.

Страстные желания как-нибудь помочь своим земным родным и предохранить их от гибели доставляют им поистине адские мучения, терзающие их вечно.

Неисчислимы и бесконечны здесь все ужасы, все страдания и скорби и печали. Ощущая и воспринимая всё это своим сознанием, я стремился скорей удалиться от этой юдоли плача и отчаяния, но куда?

Сознание мое подсказывало мне, что во всем, за что здесь страдают, мучаются, повинен и Я. Не было здесь такой вещи, таких поступков, каких бы не совершил и я во время своей земной жизни. Правда, я виновен был не всегда делом, но почти всегда желанием, которое не осуществлял не потому, что считал грехом, а потому, что не представлялось случая или соблазна. А мои худые речи, слова, мысли «не виновен ли я в них?». Мое сознание предсказывало, что «да, виновен!». И от мысли рождаются слова, от слов дело. И хотя я сам не делал того или другого за то, сколько слабых волею соблазнил своими словами, а речами... Вспоминая всю свою жизнь, видя всю свою земную деятельность, сознавая так мало доброго, честного и хорошего сделанного мной, и как много совершено в угоду своему эгоизму, своим страстям и похотям. Я стал проникаться убеждением, что такая же участь должна быть и моим уделом, что решение моей судьбы будет ужасно. Это сознание моей ответственности вселило в меня, что я как бы зарыдал и с воплем отчаяния начал просить прощения и оставление всех моих грехов в моей жизни.

Страшная тоска уныние и печаль начали овладевать мною. Смертная скорбь и гнетущее чувство поразили все существо моё. Зачем? Зачем я жил не так как должно? Зачем легкомысленно и суетно проводил я жизнь? Часто забывая Бога, правду и заглушая голос своей совести? Зачем сначала попирал предлагаемые средства исправления к улучшению?

В муках беспредельного отчаяния, которое более меня угнетало, я начал искать средства как бы известить, предостеречь своих, о коих я совсем забыл под впечатлением всего происходящего со мной.

Предостеречь своих об ожидающей их участи, если они не перестанут жить жизнью суетною, как жил я. Отчаяние мое увеличилось еще более от сознания, что их жизнь проходит под влиянием и примером моих внушений и наставлений, данных мною при моей земной жизни. Я совершенно был погружен в бездну отчаяния, в мрак печали и уныния, если бы по временам не получал отрады успокоения и утешения от молитв, совершаемых по моей душе моими семейными разными. Особое же утешение и нравственное ободрение чувствовал я когда совершалось за меня Святая Литургия. Когда совершалась служба за меня, я видел как сглаживается, пропадает то или иное дело моей земной жизни.

- Теперь, - сказал мой собеседник, - я с трепетом и страхом ожидаю решения участи моей. Тебя же усердно прошу, не переставай сам и попроси всех моих родных, знакомых, чтобы молили Всемогущего Господа за мою грешную душу, да избавит Он меня от грехов моих, и страшных мучений.

И так, дорогой, познай тщетность и суету земной жизни. Верь, молись и надейся!

Мне же время отойти.».

Я спросил: «Могу ли я еще когда-нибудь видеть его? Был ли он у своей семьи? Скоро ли увижу еще, если придет снова?»

«Это не в моей воле,» - были его последние слова. Его фигура всё удалялась, как бы раскрывалась в тумане, занимающегося рассвета.

Самуил Ульяне.

Август, 1971 год.