— Да, — сказал Лукавый, — жизнь твоя действительно тяжка и беспросветна, но не в том смысле, о котором говоришь ты. Тяжкой её называешь ты потому, что трудиться должен от зари и до заката, дабы добыть денег и ублажить тело своё пищей, одеждой и ночлегом. Но не думаешь ты человек о том, что важнее тела — о душе своей. Ибо душа твоя как рыба глубоководная — холодна, черна и безобразна. Вот о чём ты плакать должен. Ибо если работать будешь, то и денег заработаешь и тело своё ублажишь, а душа твоя такой же, как и была, останется.

И если есть у тебя вино в кувшине, то не важнее ли кувшина вино? И если будешь ты только заботиться о кувшине, мыть и приукрашивать его, а о вине не будешь, и останется оно кислым, горьким и мутным, то к чему все заботы твои? И если позовёшь друзей и покажешь им кувшин свой красивый и напоишь ты их вином этим, не станут ли плеваться друзья твои и лица свои морщить. Но если напоишь ты их вином чудным, крепким, на вкус и запах приятным, от которого опьянеют друзья твои и развеселятся в сердце своём, то не полюбят ли они тебя за вино это? И если даже кувшин некрасивым будет, но чистым и ухоженным, то не предпочтут ли они кувшин этот красивому, но с вином негодным?

И вот говорю я тебе, человек, о душе своей заботься. Но не ублажать её ты должен тем, что в данный момент хочется ей, и не быть рабом её, и прихоти её исполнять. А быть хозяином её и другом нежным, и учителем, и обучать и развивать её, и трудиться заставлять. Ибо душа твоя как умелый ремесленник должна быть, и если не работает он и не старается изо всех сил, то со временем теряет сноровку свою и секреты работы своей забывает, и поделки его люди в грош не ставят и смеются над ним. А если работает он и старается, то и поделки его ото дня лучше и лучше, и покупает народ поделки его с радостью, и имя его помнят и уважают. Если же он большим Мастером становится, то и к Царю его поделки посылают и тогда, быть может, и сам Царь Мастера видеть захочет и поселит его около себя и работой его радоваться будет.

И задумался тут человек, и высохли слёзы его и заблестели глаза его.

— Но не лёгкая это работа — душу свою развивать и мастерства набираться, — продолжил Лукавый. — И поэтому помощь тебе нужна, человек, — зеркало такое волшебное, что бы в нём ты всегда себя видел. И видел бы именно таким, каким ты есть на самом деле, без прикрас и без искажений ненужных. И тогда, в зеркало это глядя, сможешь ты душу свою видеть такой, как она есть, и видеть, как растёт она и развивается, как прекраснейшая роза в садах царских. А если работать не будешь, то увидишь, как душа твоя хиреет, и становится мелкой и злобной. И тогда не с радостью, а с ужасом и страхом будешь ты в это зеркало глядеть и себя видеть. И может даже, перестанешь ты в это зеркало смотреть, ибо не сможешь выдержать ужаса этого. И тогда уж никто не сможет помочь тебе, человек.

И тут содрогнулся человек и побелел от страха. И сказал Лукавый:

— Вот, пришёл ты в этот мир учиться, человек. Учиться всему: вначале ходить и говорить, затем учиться миру в котором ты живёшь, затем как жить в этом мире и что делать для этого. Затем начинаешь ты, человек, жить в мире этом, и не знаешь, что вот ещё чему учиться ты можешь — зачем мир этот и зачем ты в нём, и как самое главное в этом мире делать — как душу свою создавать и выращивать.

И зарыдал тут человек, и упал на колени, и вцепились его пальцы в руку Лукавого, и сказал он: «Прошу тебя и заклинаю, открой мне все секреты эти, ибо хочу я чтоб и у меня была душа». И поднял он взгляд и смотрел на Лукавого с надеждой. И склонился к нему Лукавый, и обнял его, и сказал:

— Будет и у тебя душа, человек, если захочешь ты этого пуще всего на свете и стараться будешь, и трудиться для этого. Ибо не ты первый и не ты последний, и многие по этому пути идут, и души свои ищут и находят. Я же только могу зеркалом таким волшебным быть для тебя и тебя самого тебе показывать.

И вот сказал Лукавый:

— Есть уже люди на земле, кто душу себе вырастил, и вот слова одного из них, седого, сидящего в коляске инвалидной: «И вот видя все эти звёзды и всё великолепие их, хватит ли их тебе, душа моя? И сказала мне душа моя: "Нет, мы пойдём мимо и дальше”».

И тут зашло солнце, спустилась тишина и тьма, и нельзя больше было видеть их в ночи — человека, коленопреклонённого, и Лукавого, обнимающего его.