-
Фу, безрукая корова, - со злостью прошипела секретарь Лиона, помахав в
воздухе ножкой, обутой в изящную туфельку. – Ты что, не видишь куда
метешь? Эти туфли стоять дороже, чем ты вместе со всеми своими тряпками и
швабрами. - Извините, Лиона Станиславовна, больше не буду, - тихо прошептало существо, одетое в бесформенный синий халат. - Конечно, не будешь. Еще раз это повторится, и вылетишь отсюда. Лиона,
качая бедрами, подошла к большому зеркалу в приемной, поправила
прическу и зачем-то провела наманикюренным ноготком по подбородку.
Настроение было испорчено. - И не смей своей грязной тряпкой протирать мой стол. Возьми чистую. И, толкнув дверь, она вышла.
Компания,
куда пришла Лиона работать сразу после института, занимала прочные
позиции в нефтяной отрасли. Девушку не пугало, что первое время она
бегала по мелким поручениям, готовила кофе, чай и мыла посуду. Она была
амбициозна, имела жесткую хватку и тонко чувствовала людей. Через год ее
рвение заметили и доверили разбор почты, приходившей тоннами. Проявив
смекалку и знания, полученные в институте, Лиона вскоре оптимизировала
этот нудный процесс. За проявленную сообразительность и стремление к
работе она была награждена пригласительным билетом на празднование
юбилея компании. Там то ее впервые и заметил Босс Всея Руси, как за
глаза звали президента – нефтяника Михаила Муромского. Вскоре Лиона
перебралась в его приемную, где впоследствии и обосновалась.
Она
была не просто секретарем – референтом и правой рукой руководителя
компании. В свои хрупкие девичьи руки Лиона взяла незримые ниточки
управления всеми сотрудниками. Вскоре по компании поползли слухи об
интимной связи Лионы и Муромского. Ее это ничуть не смущало. Наоборот,
она впервые почувствовала свою власть. Ведь никому и в голову не
приходило ругаться с Лионой. Все дорожили своими местами в компании, а
значит молчали.
- ...Господи, ну, почему ты так со мной? Почему
кругом одни идиоты? – раздраженно думала Лиона, вышагивая по коридору. –
Почему нельзя было взять на работу нормальную уборщицу, а не это
безрукое создание? Навстречу ей, близоруко щурясь и озираясь по
сторонам, двигался мужчина лет шестидесяти пяти. Увидев Лиону, он
улыбнулся желтозубой улыбкой. - Дочка, заплутал я немного. Не подскажешь, где тут у Вас кабинет вашего директора? Лиона, набрав, от возмущения, в легкие воздуха, выпалила: -
Что Вы себе позволяете? Какая я Вам дочка? Я секретарь – референт
господина Муромского, президента компании. Меня зовут Лиона
Станиславовна. Сообщите мне о цели визита. Я доложу Михаилу Максимовичу и
включу Вас в график посещения. - Дочка, ты видимо не поняла меня, -
не обращая внимания на колкость девушки, продолжал незнакомец. – Не надо
никому ничего докладывать. Ты меня к Мише проведи. - Да что же это такое? Идиот на идиоте. Вы понимаете русскую речь? И кто Вы вообще такой? - Я Максим Петрович Муромский, отец Михаила Максимовича.
Эта
фраза прогремела, как гром среди ясного неба. Пошатнувшись, Лиона едва
устояла на каблуках. Но, трехлетний опыт работы в компании Муромского
позволил ей быстро сориентироваться и взять себя в руки. - Максим
Петрович, дорогой! Ну, что же Вы сразу не сказали? Я с радостью проведу
Вас к сыну. Как добрались? Не хотите, ли чаю с дороги? Прекрасное
средство от усталости. Или коньяк? Французский. Замечательный коньяк. Ласково щебеча, она взяла старика под руку. - Позволите? - Валяйте, Лиона Станиславовна. - Ну, что Вы. Зовите меня просто Лия. Я так больше привыкла. И, улыбаясь, она повела старика по коридору.
...Приемная была пуста. Предложив Максиму Петровичу присесть, Лиона нажала кнопку громкой связи. - Михаил Максимович, к Вам господин Муромский. Максим Петрович. Дверь в кабинет президента компании распахнулась и на пороге, широко раскинув руки, появился Михаил. - Батя! Что же ты ничего не сказал? Не предупредил, что приедешь? Я бы машину тебе выслал. -
Ничего, Миша, я и на автобусе прекрасно добрался. К народу поближе, так
сказать. Да и зачем я буду тебя отвлекать? Ты же очень занят. Так
занят, что нам с матерью звонишь раз в месяц. Мы тебя чаще по телевизору
видим, сукин ты сын. Человек, чье имя заняло прочную позицию в списках Forbes, стоял посреди приемной, от стыда опустив голову. - А может чаю? – влезла в разговор Лиона. - Погоди, дочка, с чаем. – Строго произнес старик. И обращаясь к сыну, произнес: - Пойдем ка к тебе в кабинет, президент. Разговор есть. Дверь за Муромскими закрылась. Лиона так и осталась стоять посреди приемной с чашкой в руках.
Чувство
тревоги не покидало Лиону вот уже почти два часа. Из-за бронированной
двери президента не доносилось ни звука. Михаил Максимович распорядился
ни с кем его не соединять. Даже встречу с важными людьми он перенес на
следующий вечер. Такого вообще никогда не было. «Так что же на уме у
этого противного старикана?» - металась Лиона по приемной. Она ругала
себя за несдержанность, за грубость, проявленную по отношению к
Муромскому – старшему. Неопределенность грызла ее изнутри. Достав из
ящика стола пачку сигарет, Лиона в растерянности крутила ее в руках.
- А вот курить надо бросать, - от неожиданности Лиона вздрогнула и выронила из рук сигареты. - Максим Петрович, дорогой! Вы уже уходите? А как же чай? – Лиона изобразила свою самую очаровательную улыбку - Потом как-нибудь, дочка, - с нажимом на последнее слово произнес старик и, попрощавшись, вышел.
Лиона
в нерешительности стояла перед дверью президента. Вдруг она сама
распахнулась, и на пороге появился Михаил Муромский. Молча, он поманил
ее пальцем и зашел в кабинет. Лиона очень хорошо знала, что обозначает
этот жест пальцем. Подойдя к зеркалу и расстегнув пуговку на блузке, она
шагнула в кабинет руководителя.
Михаил сидел в кресле, закинув
руки за голову. Глаза его были закрыты. Закрыв за собой дверь на ключ,
Лиона подошла к креслу и наклонилась, чтобы поцеловать Михаила. Он
жестом ее остановил, больно схватил за руку и силой заставил сесть на
колени. Такое поведение немного обескуражило Лиону, но она повиновалась.
- Ну, и что ты ждешь? – резко спросил Михаил, расстегивая ремень.
Когда
все закончилось, Лиона вышла из кабинета. Старик оказался не так прост,
как казался. Он успел за два часа разрушить все, что она с таким трудом
создавала три года. Было чувство, что ее облили грязью, вонючей липкой
грязью, которая никак не хотела смываться. Подойдя к зеркалу и вытерев
размазанную по лицу губную помаду, Лиона впервые за три года заплакала.
На следующее утро, войдя в приемную, Михаил Максимович обратился к секретарю: - Доброе утро, Людмила. Документы на подпись готовы? - Да, Михаил Максимович. Сейчас принесу. Вам, как обычно, кофе? - Да, Людмила. И покрепче. - Сейчас все сделаю, Михаил Максимович.
Когда
дверь за Муромским закрылась, Людмила подошла к шкафу и открыла его. На
вешалке одиноко висел бесформенный синий халат. Как символ ее прежней
жизни.
Часть 2
-
Дедуля, я тебе тут купила лекарства и сок, - Мила, улыбаясь, вбежала в
комнату, но будто споткнувшись обо что-то, остановилась на пороге. Дед
был в комнате не один. - Милочка, вот знакомься. Это Максим Петрович, мой давний приятель. -
Борис Сергеевич, ну, что ты, в самом деле! Какой Максим Петрович? – и
обернувшись к девушке, с хитрой улыбкой, произнес, - для тебя я дед
Максим. И не обсуждается! Приказ ясен? Выполняйте! - Ясно, Ма..., - Мила запнулась и с улыбкой произнесла, - ясно, дедушка. - Вот и славно! А что это мы на сухую сидим? Милочка, детка, сделай ка нам с дедом Борисом чаю. Покрепче да послаще. Его седые от старости глаза светились юношеским задором. - А мы пока тут посидим по-стариковски. Правда, Борис? - Да, Милочка, ты иди. Нам с Максимом надо поговорить. А как чай будет готов, ты нас позови.
Мила
уже не помнила, когда в последний раз у них с дедом были гости.
Приходили из собеса, из поликлиники. Но, быстро сделав свои дела и
наспех попрощавшись, убегали. А сегодняшний визитер был особенным. И
Мила это чувствовала. Она давно не видела в глазах деда искристого
света. А с приходом Максима Петровича все изменилось. Отключив чайник и,
разлив заварку по чашкам, Мила направилась в комнату деда. Дверь была
прикрыта, и из небольшой щели пробивался луч света. Мила протянула,
было, руку, но приглушенный голос Максима Петровича заставил ее
остановиться. - Борис, и как долго ты собираешься от нее это скрывать? Ты не думаешь, что она должна знать правду? - Какую правду? Что ее отец бросил свою невесту на сносях и уехал в столицу? Эту правду я должен ей рассказать? - Борис, не кипятись. И не кричи. Милочка услышит. - Пусть услышит. И пусть узнает, что ее отец оказался беспринципным и бездушным существом. - Но, он, же до сих пор ничего не знает о существовании Милочки. Ты же запретил ему что-либо говорить. - И никогда не узнает, - перебил друга Борис Сергеевич, - во всяком случае, пока я жив. - Борис! - Максим, знай, я никогда не смогу простить твоего сына. Он отнял у меня самое дорогое: жену и дочь.
В
комнате наступила тишина. Где-то вдалеке отсчитывали минуты старые
ходики. В открытое окно слышался шум проезжающих мимо машин. Все жило
своей жизнью. И только вокруг Людмилы жизнь остановилась. Вдруг луч,
пробивающийся из-под двери деда, исчез. Людмила, испугавшись, что сейчас
ее застанут за неблаговидным делом, тихонько отошла к кухне. Но, из
комнаты никто не вышел. Стараясь не шуметь, Мила вновь подошла к двери.
- Борис, надеюсь, я могу видеть внучку? – голос Максима Петровича дрогнул - Это твое право, Максим. Мишку я бы на порог не пустил. А ты всегда желанный гость в нашем доме. Дед Борис чеканил каждое слово, будто вбивал в невидимую стену гвозди. - Спасибо и на том, - с грустью произнес друг -
Ну, что уж теперь. Видишь, как оно все повернулось то? – Борис
вздохнул. - Ты только это... если что со мной случится, Милу не бросай.
Уж, какая никакая, но в ней и Мишкина кровь течет. - Да что ты заладил... умру... умру. Нельзя нам в могилу. Теперь нельзя, - слышно было, как Максим нервно ходит по комнате - Авось и сдюжим. А? Максим? – с надеждой в голосе спросил дед. - Сдюжим, Борис, сдюжим, - эхом отозвался Максим Петрович.
Людмила,
молча, стояла у окна и с жадностью вдыхала уличный воздух. В голове
царил хаос. Услышанная новость полностью перевернула ее жизнь. У нее
есть отец! Родной отец! Который ничего о ней не знает. Миле хотелось
кричать, но невидимая рука крепко сдавила горло. Как они могли? Как
посмели скрыть от нее это? Почему? За что? Мила решительно направилась к
деду, но на пороге кухни остановилась. А что она им скажет? Что знает
правду? Какую? Что отец Милы оставил ее мать в положении и уехал? Что
она еще знает? Практически ничего. Она даже не знает, где сейчас ее
отец. Есть ли у него семья? Дети? А вдруг отец не захочет ее видеть?
От
этой мысли Мила пошатнулась и, чтобы не упасть, ухватилась за угол
стола. Фарфоровая чашка, стоявшая на краю, упала на пол и со звоном
разбилась. «Ну, что же сегодня день то такой», - с досадой подумала
Мила. - Детка, что случилось? - с тревогой в голосе спросил Максим
Петрович, появляясь на пороге кухни. В этот момент Людмила почувствовала
резкую боль и на пальцах стали появляться капельки крови. - Внученька, как же тебя угораздило? – заботливо произнес Борис Сергеевич. – Сильно болит? Видя искреннее беспокойство и любовь в глазах двух дорогих ей людей, Мила заплакала. - Это что у нас тут за слезы? – Максим Петрович нежно обнял внучку и прижал к себе. – А ну отставить это мокрое дело. От
избытка чувств Мила уткнулась в плечо деда и заплакала еще сильней.
Борис Сергеевич поглядел в глаза другу и, понимающе кивнув, вышел из
кухни.
Через полчаса все дружно уселись за стол. Милу забавляло,
как старики, налив в блюдце горячий чай, с удовольствием делали
небольшие глотки. - Дед Максим, - после долгой паузы начала Мила, - а Вы давно дедушку знаете? - Да, почитай, годков шестьдесят, - улыбнулся Максим Петрович. - Ага, один горшок на двоих, - засмеялся Борис Сергеевич. - Это как же? – удивленно переспросила Мила. - Ох, Борька, - усмехнулся дед Максим. – Вот с детства ты такой. Все бы тебе шутки шутить. - А что? Разве не так? Ты же аккурат лет в семь к нам с родителями приехал. -
В пять, Борис. Когда отца комиссовали, мне шестой год шел. – И повернув
голову к Миле, продолжал, - Мой отец военным был. Мотались по всей
стране. А потом по здоровью уволили подчистую. А отец-то кроме «равняйсь
– смирно» ничего и не знал. Вот и стал к жизни гражданской привыкать.
Да только тяжко ему это давалось. К рюмочке потянуло. Спасибо вон дяде
Сереже, - Максим Петрович кивнул в сторону деда Бориса, - отцу его. На
завод устроил. А потом туда и мать пошла. Так и получилось, что мы с
твоим дедом на две семьи росли. - Так вы с детства дружите? – мила радостно заулыбалась. - Да, - с улыбкой закивали старики. - Дедушка, а у Вас семья есть? – осторожно спросила Мила. Максим Петрович как-то странно поглядел на деда Бориса и произнес. - Есть. Жена, слава Богу, жива – здорова. А сын живет отдельно. - И не приезжает? - снова, как бы равнодушно, поинтересовалась Мила. -
Редко. В основном звонит. Ох, ребята, засиделся я у вас. Пора и честь
знать. Пойду к своей старухе – улыбнулся Максим Петрович. - А может, еще посидите? Вы так интересно рассказываете, - Мила вытянула губы трубочкой. - В другой раз. И спасибо, хозяюшка, за вкусный чай, - заботливо погладил Милу по голове Максим Петрович. - Дедушка, я провожу деда Максима? - Сиди, егоза. Я сам провожу, - шутливо погрозил пальцем Борис Сергеевич.
У дверей подъезда Борис Сергеевич достал из пачки беломорину и с аппетитом затянулся. - Все смолишь? – участливо поинтересовался Максим Петрович. - Да какой там! После инфаркта врачи запретили. Так я вот по одной штучке в день, чтобы навык не пропал. -
Да лучше бы пропал. Борь, ты бы поаккуратней с сердцем-то. Не игрушки
ведь, - Максим Петрович поглядел на окна друга и увидел, как
шевельнулась занавеска. - Глядит из-за шторы, - кивнул он в сторону
окна. - Слушай, а как ты думаешь, она слышала наш разговор? А то
странные вопросы стала задавать. - Нет, не думаю. А вопросы нормальные Ты же мой друг. Вот и спрашивает. - А то я даже как-то стал переживать, - с грустью в голосе произнес Максим Петрович. -
Да брось. Я-то ее знаю. У нее же все на лице написано, если что-то
беспокоит. А сегодня нет... ничего не заметил, - задумчиво сказал Борис
Сергеевич. - Ну, бывай, тогда. Жене то привет передать? - Конечно. И от меня, и от Милы. Ты заходи к нам. Она рада будет.
Поднимаясь
домой, Борис Сергеевич почувствовал тупую ноющую боль где-то внутри
себя. Нет, сердце так не болит. Так начинает грызть душу червь сомнения.
Часть 3
Людмиле
не спалось. Они тихонько встала, накинула на плечи старый бабушкин
платок и открыла окно. Ночной ветер ворвался в комнату. Мила поежилась
от холода и укуталась в пуховую ткань. Мысль, что где-то живет родной
человек, не давала покоя. Глядя в темноту ночного неба, она попыталась
представить отца. Образ получился размытым и каким-то безжизненным, как
отражение в луже во время дождя. Мила пыталась хвататься за детали,
чтобы восстановить картинку, но образ ускользал. Маленькими молоточками в
мозгу стучала мысль: «Почему он так поступил? Почему бросил нас с
мамой?» Она не винила отца. Лишь пыталась найти объяснения этому
поступку. И не находила.
Вдруг за дверью послышались шаги. Мила
насторожилась. В коридоре раздался кашель деда. Она почти бесшумно
отошла к кровати, залезла под одеяло и закрыла глаза. Разговаривать с
дедом ей сейчас не хотелось. В этот момент дверь приоткрылась, и на
пороге показался Борис Сергеевич. Постояв в нерешительности и поглядев
на спящую внучку, дед, махнув рукой, тихо вышел. Мила вцепилась зубами в
край одеяла и беззвучно заплакала. Неожиданно нахлынувшая тоска
отдавала тупой болью где-то в груди. Чтобы не заплакать в голос, она еще
сильнее стиснула зубы. Слушая стук своего сердца, эхом отдававшийся в
ушах, она сделала глубокий вдох и протяжно выдохнула. Боль в сведенных
судорогой челюстях немного отпустила. Мила села на кровать, вытерла
мокрые от слез глаза и, не мигая, уставилась куда-то в угол комнаты.
Память
предательски вытаскивала из уголков сознания воспоминания прошлого.
Свою мать Людмила не знала. Ее не стало, когда девочке едва исполнилось
два года. Лишь однажды перед глазами Милы всплыл образ белокурой женщины
с огромными голубыми глазами. Женщина держала ее на руках, отрешенно
глядя куда-то в сторону. Как ни странно, но Мила помнила запах ее волос.
Горько-полынный с тонким оттенком лимона. Запах одиночества и трагизма. О
причине смерти матери Людмилы не принято было говорить. Как-то дед
обронил, что она умерла в больнице. Сердце не выдержало. Больше к этой
теме никто не возвращался.
Мать ребенку заменила бабушка,
Прасковья Семеновна. Мила хорошо помнила ее невысокую, худую, чуть
сгорбленную от старости фигуру. Когда-то ярко голубые, а в старости
поблекшие, глаза улыбались из-под поседевших бровей. Волосы у нее всегда
были красивые. Густые, собранные в тугую косу, они отливали темным
серебром. А голос! Какой у нее был голос. Нежный, вкрадчивый, слегка
певучий. Казалось, он мог расплавить даже самое черствое сердце. Дед
любил рассказывать, как познакомился со своей будущей женой. Сразу после
армии он вернулся в родной город и пошел работать токарем на завод. На
демонстрации в честь Первомая, в толпе отдыхающих, он заметил хрупкую
девушку с длинной косой. Под аккомпанемент баяна она тихо пела: «Каким
ты был, таким ты и остался...». Дед поглядел в глаза девушки и понял,
что пропал. Через год они сыграли веселую свадьбу. А еще через год у
Прасковьи и Бориса родилась дочка.
... Мила сидела на кровати и
улыбалась своим воспоминаниям. Она безумно любила своих стариков. Да и
как их было не любить? В свободное время, которого у Прасковьи Семеновны
было не очень много, она что-то шила или вязала. В такие минуты Мила
любила забираться к бабушке на диван и слушать ее рассказы. А
рассказчицей Прасковья Семеновна была замечательной. Порой Мила засыпала
под певучий бабушкин голос, положив голову ей на колени. Тогда дед
Борис бережно брал внучку на руки, целовал в непослушные вихры и относил
в кровать. Борис очень любил свою Прошу, как он ласково называл
жену. Они подолгу, взявшись за руки, сидели у постели внучки и
вспоминали свою молодость. Бабушка иногда смахивала слезы, а дед деланно
строго говорил: «Ну, будя сырость разводить». Потом нежно обнимал Прошу
за плечи и целовал в щеку.
Прасковьи Семеновны не стало ясным
майским утром. Она ушла к дочери тихо. Просто уснула и не проснулась.
Мила до сих пор вспоминает с болью то, как дед беззвучно плакал,
уткнувшись лбом в уже холодную руку жены. Потом были похороны. Каждый,
кто пришел проводить Прасковью Семеновну в последний путь, подходил к
ним с дедом и старался поддержать в эту нелегкую минуту. Дед кивал,
благодарил и не сводил глаз с гроба, где лежала его Проша. Лишь когда на
кладбище появился свежий холмик, дед, молча, опустился на колени, обнял
могилу и завыл. Он плакал, размазывая по лицу могильную землю. Его плач
то затихал, будто обрывался в верхней точке, то усиливался снова. А
люди стояли в стороне, не в силах подойти к обезумевшему от горя
старику.
... Среди ночи Мила проснулась от чьего-то тихого
бормотания. Заглянув в комнату, служившую когда-то спальней для деда и
бабушки, она увидела, как Борис Сергеевич, стоя на коленях перед
портретом жены, всхлипывая, что-то говорил. На столе стояла початая
бутылка водки и стакан. Мила не помнила, чтобы дед когда-нибудь пил
горькую. - Ну, что же ты, Прошенька? Как я теперь без тебя? А
Милочку как мне теперь поднимать? Ей ведь женщина нужна рядом. А я...
ну, что я смогу? Ох, Проша, Проша... голубка ты моя. Я же ведь всю жизнь
тебя любил. Чем я тебя обидел, что ты вот так... тихо..? Ну, почему не
позвала? Не крикнула. Ведь не смогу я теперь спокойно жить. Все...
слышишь... все будет напоминать о тебе. Господи, ну, почему ты ее
забрал, а не меня? Дед, утерев слезы, поднялся, налил водки и
вернулся к портрету. Поднося стакан ко рту, рука предательски дрогнула, и
несколько капель пролилось на рубашку. Поглядев на фото жены, дед
отставил стакан и опустил голову. - Права ты, Проша, ох, как права.
Расслабился я что-то. Не следует мне пить. Ради Милочки не следует.
Обещаю! Это было в последний раз. А ты спи, родная. И не беспокойся о
нас. Мы справимся. Только будь всегда рядом. С нами рядом...
Дед,
не торопясь, подошел к столу, вылил из стакана водку в бутылку и
закрутил крышку. Огляделся по сторонам и, слегка пошатываясь, направился
в кухню. Услышав шаркающие шаги, Мила проскользнула в свою комнату и
быстро легла в постель. Через минуту раздался булькающий звук
выливающейся жидкости. Выбросив пустую бутылку, Борис Сергеевич вернулся
в свою комнату. Напоследок поцеловав фото жены, он уснул тяжелым сном.
...
Борис Сергеевич зашел в комнату внучки и закрыл окно. По привычке
поправил одеяло и присел на краешек постели. Мила спала, крепко сжав в
руках шаль Прасковьи Семеновны. - Проша, ты погляди, какой
красавицей выросла наша Милочка, - подумал Борис Сергеевич. – И умницей.
Хозяюшка, как и ты. Я обещал на твоей могиле, что никогда ей не
расскажу про отца. Но, видно пришло время открыть правду. Как думаешь? В ночной тишине вдруг раздался резкий звук автомобильной сигнализации. - Вот и хорошо. Ты не переживай. Ты спи спокойно. И поцеловав внучку в лоб, дед вышел.
Часть 4
На
следующее утро Мила проснулась от резкого запаха лекарства, витавшего в
воздухе. Часы показывали без пяти восемь. Почуяв неладное и наспех
накинув халат, она вбежала в комнату деда. Борис Сергеевич сидел в
кресле. Его рука была безвольно опущена. Рядом, на полу, валялся
небольшой стаканчик с резко пахнущей жидкость. Мила в страхе попятилась,
но натолкнувшись спиной на косяк двери, тяжело опустилась на колени.
Борис Сергеевич был без сознания. - Деда... дед, - тихо позвала она. – Дедушка, миленький, ты только не умирай. Слышишь? Не умирай! Я сейчас... сейчас. Мила поднялась с пола, и, зажав рот руками, чтобы не закричать, кинулась к телефону.
То,
что было потом, девушка помнила смутно. Забившись в угол и наблюдая
оттуда за врачами, входившими и выходившими из квартиры, она судорожно
сжимала и разжимала пальцы. «Нет, дед не может, вот так ...
запросто...», - Мила упорно гнала мысли о смерти. «Ты же поможешь ему,
Господи? Ты же добрый, справедливый. Не отнимай у меня дедушку. Я все
сделаю, только пусть дедушка живет!» Мила пыталась вспомнить хоть одну
молитву, но осознав свою беспомощность, глухо завыла, сползая по стене.
Она сидела на полу, обхватив голову руками, и тихо раскачивалась из
стороны в сторону. Подошедший к ней врач что-то сказал, но Мила не
услышала его голоса. Все происходило как в замедленном немом кино: врач,
шевеля губами, медленно протянул свою руку и потрогал ее лоб. Потом так
же медленно повернулся к медсестре и что-то произнес. Комната начала
погружаться в туман, и Мила провалилась в эту белую вязкость.
Она
открыла глаза от резкого нашатырного запаха. Рядом с ней, в кресле,
что-то торопливо записывая в карте, сидел врач. Улыбнувшись одними
глазами, он поинтересовался: - Очнулась? Как себя чувствуешь? -
Нннормально, - еле слышно, произнесла Мила и приподнялась на локте. Она
лежала на полу. Под голову была кем-то, заботливо, подложена небольшая
подушка. - Вот и славно, - нараспев проговорил врач и уточнил: Ты старику внучкой будешь? - Да. А дедушка..? Она боялась произнести слово «смерть». Врач, поняв это, опередил: -
Дедушка твой жив. Но, состояние тяжелое. Никакого домашнего режима,
только госпитализация. Тебе надо поехать с нами в больницу. Сможешь? - Да. Только умоюсь, - и, пошатываясь, Мила направилась в ванну. Когда
она вернулась в комнату, врач сидел все в том же кресле и внимательно
изучал кардиограмму. Покачав головой, он тяжело вздохнул. Но, заметив
девушку, улыбнулся и успокоил ее: - Все хорошо. Ты не переживай. Собери документы и сама оденься. Только
сейчас Мила заметила, что из-под расстегнутого халата предательски
выглядывали кружева ночной сорочки. Покраснев, она запахнула халат и
вышла из комнаты.
Через закрытую дверь комнаты девушка услышала
зычный голос медсестры: «Кардиология? Верунь, ты что ли? Это Галина,
пятая бригада... Да, уже вторые сутки безвылазно... А что делать? Мой-то
опять уволился. Вот и пашу за двоих. Ой, я что звоню... готовьте
реанимацию. Да... похоже, инфаркт... сделали... ЭКГ... на физиологии...
да... не знаю, старый он...» Потом она засмеялась и заигрывающим голосом
продолжила: «А как у тебя с Михал Михалычем?» Но, обернувшись на звук
открывающейся двери и встретившись взглядом с Милой, закашлялась и резко
произнесла: «Вер, некогда мне. Готовьте интенсивную терапию». В
квартиру внесли носилки и аккуратно уложили на них Бориса Сергеевича.
Медсестра Галина схватила с кровати одеяло и укрыла им деда. Потом
повернулась к Миле и зло произнесла: «Что стоишь? Одевайся. И документы
старика не забудь». Врач, глядя, как Галина покрикивает на санитаров, с
укоризной покачал головой: «Эх, Галя, Галя...». Медсестра резко
повернулась и зло прошипела: «А, что Галя? Что Галя? С такой работой
только и остается, что лечь рядом с этим стариком и сдохнуть». И,
хлопнув крышкой кардиографа, вышла из квартиры. Стоя в коридоре, Мила
проводила взглядом носилки с дедом, схватила сумку и вдруг снова
заплакала. Она плакала тихо, лишь чуть вздрагивающие плечи выдавали ее
состояние. Горькие слезы обиды и разочарования катились по щекам. Как в
детстве, она размазывала их кулачком по лицу. Ну, почему? Почему там,
где должны быть доброта и сострадание, она натолкнулась на злобу и
равнодушие? От слез Мила закашлялась и уткнулась лицом в сумку.
Подошедший врач обнял ее за плечи и погладил по голове. - Ты, дочка,
не плачь. Галя неплохая. Только жизнь ее побила. Сын у нее болеет
сильно. Вот и кидается на всех. Ты прости ее. И меня прости. Ну, поедем?
Документы дедушки не забыла? И еще раз, погладив ее по голове, врач вышел из квартиры.
Машина
скорой помощи неслась по утренним улицам города, оглушая их воем
сирены. Мила сидела рядом с дедом и крепко сжимала его руку. Она уже не
плакала. Пустота, пробравшаяся в каждый уголок души, вытеснила боль от
глубокого разочарования. Бледное лицо старика было спокойно. Вдруг
Борис Сергеевич застонал, открыл глаза и одними губами произнес:
«Мила...» Девушка наклонилась к старику и тихо произнесла: «Дедушка, ты
молчи. Тебе нельзя говорить. Молчи». Борис Сергеевич сжал внучке руку:
«В телефонной книжке... номер Максима... позвони». И вновь потерял
сознание. Мила закрыла лицо руками и глухо застонала.
В приемном
покое больницы, куда привезли их с Борисом Сергеевичем, толпился народ.
Деда переложили на каталку и повезли по коридору. Мила, придерживая
кем-то наброшенный ей на плечи белый халат, еле успевала за санитарами.
Когда за ним закрылись двери с надписью «Реанимация», Мила тяжело
опустилась на кушетку и вздохнула. Перед глазами встало бледное лицо
деда. «Господи, опять я тебя прошу», - мысленно произнесла Мила. – Не
забирай ты его. Он единственный, кто у меня остался. Дед добрый,
внимательный, людей любит. Ты прости его, если вдруг что не так когда –
то сказал. Не со зла ведь. Ты лучше мне испытание дай, а дедушке дай
пожить. Ты же справедливый. И добрый, как дедушка. Умоляю тебя, помоги
нам!» - Девушка, это вы сейчас по скорой со стариком приехали? – Мила
от неожиданности вздрогнула. Рядом с ней стояла молодая девушка в
коротком белом халате. - А... да, - растерянно произнесла Мила. - Идемте, - скомандовала медсестра и зацокала высокими шпильками по кафелю.
Когда
все документы были оформлены, двери реанимационного отделения
открылись и, в сопровождении врача скорой помощи, к Миле подошел молодой
врач. Он что-то шепнул на ухо своему коллеге и, сняв маску, потер рукой
бороду. - Это Вы его внучка? – обратился он к Миле. - Да, я. Доктор, что с дедушкой? - Понимаете ли... эээээ... - Мила, - подсказала девушка. -
Понимаете ли, Мила. У Вашего деда уже был один инфаркт. Сейчас
состояние тяжелое. Но, стабильно тяжелое. Ухудшения нет. Понаблюдаем,
подлатаем. Оборудование у нас хорошее. Врачи внимательные. Делаем все,
что в наших силах. - А мне к нему можно? – с надеждой произнесла девушка. -
Нет. Да и не даст это Вам ничего. Он без сознания. Проводим все
лечебные мероприятия. Вы лучше поезжайте домой. Номер телефона отделения
Вам медсестра сейчас даст. Так что можете звонить и справляться о
состоянии дедушки. - Спасибо, доктор, - с грустью произнесла Мила. - Пока не за что, - покачал головой врач и громко крикнул: «Аня!» Не получив ответа, он заглянул в приемный покой и увидел медсестру, болтавшую по телефону. - Анна! - Аааааа, - протяжно пропела она -
Уволю к едрене матери, - в сердцах зашелся он. – Только и умеете, что
по телефону болтать и сплетни собирать. Дай девушке номер телефона
нашего отделения. Медсестра что-то чиркнула на клочке бумаги и протянула его Миле.
- И вот что, - глядя в упор на медсестру, произнес врач. - Увижу еще
раз такую длину халата – заявление на стол и на все четыре стороны.
Развели бардак. У нас кардиология, а не дискотека. - Ой, и кто тут у
Вас за гроши ломаться то будет? Только дурочки после медучилища. Не
цените Вы, доктор, специалистов, - надула губки Аня. - Значит так, специалист, - с нажимом на последнее слово произнес врач. – Завтра с утра ко мне в кабинет. И извинившись перед Милой, врач скрылся за дверями реанимации.
Вернувшись,
домой, Мила прошла по комнатам, открыла окна и тяжело опустилась в
кресло. Звенящая пустота поглощала девушку все глубже и глубже. Прикрыв
глаза, Мила глубоко вздохнула. Завтра она обязательно пойдет в церковь. И
поставит за здоровье дедушки свечку. И Господь обязательно поможет! Он
не может не помочь! От этих мыслей стало вдруг тепло на душе. Появилась
надежда, что все будет, как прежде. Борис Сергеевич поправится,
расскажет ей про отца и они обязательно встретятся. Шатаясь от
усталости, Мила дошла до кровати и провалилась в сон. Последнее, что она
видела, засыпая, это улыбающееся лицо деда.
В давящей тишине
квартиры звонок телефона звучал особенно громко. Вздрогнув от
неожиданности, девушка проснулась и слегка пошатываясь, подошла к
аппарату. Смеющийся девичий голос спрашивал какую – то Катю. Сказав «Вы
ошиблись номером», Мила положила трубку. Вдруг ее взгляд упал на
небольшую книжицу в коричневом кожаном переплете. Сев в кресло, девушка
стала листать исписанные крупным дедовым почерком страницы.
«Поликлиника», «Собес», «Пенсия». Пролистав еще несколько листочков,
Мила наткнулась на номер с пометкой «Максим». Посидев в нерешительности
еще некоторое время, она аккуратно закрыла книжку, положила ее на стол и
подошла к окну. Ветер, словно паруса, раздувал занавески. Где-то внизу
жил своей жизнью город. Звуки движущихся машин, людские голоса, лай
собак... все смешалось. - А что я ему скажу? – размышляла Людмила. –
Что дед в больнице? Да только не для этого он просил перезвонить другу.
Сознаться, что я все знаю? А что я знаю? Да и захочет ли дед Максим мне
что-либо рассказывать? Мысли путались в голове. Неопределенность
нарастала, как снежный ком. Людмила схватила со стола книжку, открыла на
нужной странице и решительно направилась к телефону. Набрав несколько
цифр, она замерла и медленно нажала на рычаг. Чувство страха перед
будущим сжало горло. Мила закашлялась и положила трубку. Потом вдруг
резко набрала номер и стала ждать. На другом конце не торопились с
ответом. - Еще пять гудков и я кладу трубку, - уговаривала сама себя Мила. – «...два... три... четыре...» Вдруг гудки прекратились, и в трубке послышалось «алло, слушаю». Мила поперхнулась и от неожиданности села. - Слушаю, говорите, - повторилось в трубке. Набравшись смелости, Людмила выдавила из себя: - Максим Петрович, здравствуйте. Это Мила. ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ
Добрый день Арина! Очень понравился ваш рассказ , захватил меня , хотя по сценарию догадываюсь развязку, но хотела почитать ваше продолжение!! В жизни все не так просто как кажется , человеческие судьбы порой так переплетаются, что диву даешься! Спасибо!!
Чёрного мага очень сложно найти. В основном, везде "ведьмы" и "колдуны", которые таковыми не являются. У них поверхностные знания о ритуалах и в целом о чёрной магии, а настоящей Силы нет. Далее...
Самопознание - Путь Домой
